Стих 1. 31.08.2010
Я открываю новый цикл стихов:
Забыты штампы, стёрты предрассудки.
Я окунаюсь в мир реальных снов:
Жестоких, грустных и немного жутких.
Здесь нет абстракций, кантовских идей.
Здесь умирают романтизма звуки.
Здесь прищур стариков в глазах детей.
Здесь вместо радости – чужого сердца стуки.
За мной войди в искрящийся портал
И упади в объятья небосвода.
Ты обретешь всё то, что так искал,
И вход найдешь в чертог святой Свободы!
Стих 2. 31.08.2010
«Не во Тьме, а в ликующем Свете
Умирают безвинные дети…»
«Вот опять о печали, о грусти.
Ах, поэт, всё тебя не отпустит
Эта тема. Пиши о хорошем,
Дорогой правдолюбец Алёша!»
«Не во Тьме, а в ликующем Свете
Умирают голодные дети!
Замолчите, глашатаи Дня!
Сладкозвучия – не для меня!»
Письмо Богу
Долог путь до чертогов твоих, милый Бог, импресарио мира. Панибратски поллитра кефира может, выпьем, Творец, на двоих? Пачку где-то печенья ещё домовой снова спрятал в кладовку. Хоть и призрак, но парень он ловкий. У нас многое в жизни общо. Клик ”отправить” – уже в сотый раз. Только мessage was not accepted. Странный Бог, пропиши мне рецепты: музе так не хватает грамм-масс. Я растерян. Мне нужен совет. По-битловски: «Not just anybody». А вокруг только тёти и дяди. Вой соседских плохих ариетт… Сонный Бог, что мне делать? Ответь! Почему всё расстроенней лира, у Поэзии нет нивелира, а в притихшей душе ожеледь…?
Не молчи…
Я не буду жалеть.
Книга
Чёрные кляксы расплывшихся букв на бумаге.
Мутные строки – шёпоты прожитых дней.
Старая книга. Плачет в забытом овраге.
В сером овраге ей с каждым днем холодней.
Жёлтая ржавчина ест методично страницы,
Словно в них спрятан кем-то потерянный смысл.
Книга тускнеет. Молча летят в небе птицы.
Книга открыта.
Дождь размывает мысль.
Нет, не о тех говорил Заратустра
Нет, не о тех говорил Заратустра,
Жизнь чья пуста.
Нужно сражаться до боли, до хруста –
С года до ста.
Впрочем, ты сам это знаешь
И, очевидно, решаешь
Завтра судьбу превратить в белоснежность листа,
Быть не желая тюленем,
Полным безделья и лени,
Брызжущим жиром куриным на нежность холста.
Вечный странник
Одиночество – дно тусклых глаз…
Перешёл на портвейн и махорку.
От Мальорки и до Нью-Йорка –
Видел мир тет-а-тет, без прикрас
Как-то раз…
Как-то раз посетил он Тибет.
Колыбелью искателей древних
Удивлён был. И нощно, и денно
Стал искать самый главный ответ
Много лет.
Много лет он скитался, где мог:
По пустыням, степям и болотам,
По горам, по лесам – пока кто-то
Не шепнул во сне странное: «Бог!
Ты продрог…
Ты продрог и устал, но во мгле
Отыскал ключ к познанью секрета.
Так прими же в дар вечное лето –
Стань единственным на Земле,
Кто не слеп…»
Кто не слеп – смерти тот не под стать.
Шли года, но он был так же молод.
Шли века. Вместо чувств – только холод.
Он не помнил, как выглядит мать –
Тьмы печать.
Тьмы печать – ведь душе всё равно.
Ты бессмертен, но мученик ада.
Хочешь плачь и моли до упаду –
Только тщетно. Вовек одинок…
…Одино…
Одиночество – дно тусклых глаз.
Он мечтает о смертных объятьях.
Чтоб от «дара» (или проклятья?)
Его демон таинственный спас…
Вечный странник один, совершенно один
Неприкаянно бродит средь нас.
Осмеянным пророком брожу по хрупкой желти
Осмеянным пророком брожу по хрупкой желти,
Мне тишь осенней сказки нужна (мила, нежна!).
Под неусыпным оком всё поглотившей смерти
Творишь ты без опаски, Осенняя Княжна!
Печален лик и скорбен ноябрьской природы.
Но есть в том шарм особый (вселенской простоты!).
И вяз, что веком сгорблен, поёт ей чудно оды…
Огромный рыжий веер над зыбкостью воды.
Взгрустнувший витязь слова, на берег тихий сяду
И прошепчу молитву (багрянцем озарен!).
И в Путь отправлюсь снова, пронзив тяжёлым взглядом
Готовящийся к битве декабрьский батальон.
Месть поэта
Совесть есть – это бич самомнения.
Только месть угрызений сильней.
Я пишу это стихотворение,
Преисполненный злобы страстей.
Не обижу ли, словно «нечаянно»?
Ненавижу ли мир? Да не суть!
Я поник, будто ангел охаянный.
Крылья есть, да нет силы взмахнуть.
Сталь кинжала словесного – алая.
Ядом жало наполню и – вмиг
Стану падшим поэтом (усталым) я.
Но услышит Яхве ли мой крик?
Когда я (полон мыслей томлением),
Не тая своих страшных грехов,
Воззову, припаду на колени и
Сплету вязь зачарованных слов.
Лето безглагольное
Лето безглагольное – беспощадный зной.
Мороком – да в сердце человека,
Заменяя душу тенью подсадной –
Иллюзорной властью имярека.
Снег на крышах
На крышах городских домов
Снег сахарится; сладко-белым
Он кажется. И мало слов,
Чтоб передать всем, как хотела
Она достать прохладный ком.
Но с детских лет – без рук (калека).
Увы, не видят Счастья в том,
Что так привычно человеку.
И лишь когда постигнут боль
Утраты горькой без возврата,
Тогда поймут, играя роль
Прохожих, чёрствостью богатых,
Поймут, не помня об одном:
Как жизнь божественно прекрасна!
Спешат, забывшись быта сном,
Дойти куда-то, но – напрасно…
На крышах городских домов
Снег под лучами солнца тает…
Как грустно… Тиканье часов
Шаги к бессмертию считает.
Планета Света
Вот бы сделать так, чтобы солнце всегда радовало нас своими лучами!
И это легко устроить, стоит лишь взглянуть на картины Лорана Парселье,
ведь они словно нарисованы солнечными лучами! с)
Чудо-яичница всмятку –
В творческом беспорядке
Яростной кавалькадой
Солнечный ливень падал.
Звонким стаккато бил оземь:
Выплески светоимплозий
Взрывно и неуклюже
Миру дарили лужи.
В этом неведомом оре
Лужи сплетались в море.
Плавно плескались волны,
Солнечных капель полны,
И забирали сушу,
И поглощали душу
Вдруг озарённой планеты,
Ставшей вместилищем Света.
Перерождаясь и жарясь,
Полугротескный Солярис
Передал Слово поэтам –
Детям извечного Лета…
Вам – ямбы и анакрузы!
Вам – вдохновение Музы!
Вам – все созвездия Неба!
Вам – полноправье эфеба!
Вам – все открытия мира!
Вам – яства божьего пира!
Вам – все загадки Вселенной!
Вам – чудо жизни нетленной!
Там, где льётся пенье речки
Там, где льётся пенье речки,
В доме старом, но родном
Согревала «тёплым» печка.
Вечерело за окном.
Приоткрыл я двери в сени,
Вышел с грустью в тихий сад,
И подумалось: «Есенин
Побродить здесь был бы рад».
Так легко и безмятежно
Разливался чудный цвет
В отблесках заката нежных,
Словно Господа завет…
Потянулись вверх ладони,
Опустился мягкий свет,
И. сияющий, я понял,
Что во мне рождён поэт!