Давящее голодное небо оттенка алого с проседью облаков странных форм…. Деревья – спички с обгоревшими головками – скалятся и молятся одновременно, но надежды нет.
Артёму тоже не хотелось верить, что это
– реальность. Кошмарный сон, пейзаж
художника-сюрреалиста – если угодно.
Но пустошь вокруг не желала мириться с
таким положением. Ей хотелось поглощать всё больше и больше пространства, ей
хотелось существовать, ибо воплощенная смерть не может жить.
Артём ютился в одной из трёхсот
биохимических провинций, где еще сохранялся кислород. Глобальные катаклизмы
произошли, казалось, совсем недавно. Но миллиарды людей уже ушли. Остальные – собирают вещи в
дорогу. Ниточка гармонии между природой и homo sapiens порвалась.
…Небо невероятных оттенков: от малахита
до индиго; щебет жизнерадостных птиц, журчание непоседы-ручейка, легкие касания
бродяги-ветерка и свежий, чистый, настоящий воздух, наполненный чудесными ароматами
луговых цветов… Ты лежишь на самой мягкой постели в мире – сочной, душистой
траве. И на душе легко… Душа свободна….
Артём часто вспоминал об этом, закрывая
глаза.
…Всё не вечно. Озорной мальчишка
приметил странный серовато-красный шарик. Раньше он был зелено-голубым, но
краски стерлись. Шарик болтался среди таких же одиноких планет и звёзд, и
никому во Вселенной, кроме малыша, не было до него дела. Мальчик попытался взять его в руки, но…
обжёгся. Тогда, рассердившись, он пнул его ногой. И шарик хрустнул, треснул,
сморщился. А малыш… малыш заплакал…
Волна наваждения схлынула. Артём почувствовал:
он задыхается. Всё тело покрылось испариной, пальцы задрожали. Артём встал.
Покачиваясь, приоткрыл дверь. Вышел.
Пришло время.
…Такого алого неба не было никогда. Казалось,
в мире всё стало вверх дном: райская умиротворенность рухнула в тёмные бездны
мироздания, а огни ада взошли на небесный престол.
…Грянет «Carmina Burana» Карла Орфа, и
воскликнет герой: «О предки! О слепцы!
Зачем Вы сгубили будущее своё? Зачем научили атом быть жестоким? Зачем рубили
леса и сушили реки свои? Для чего? Для кого? Ответьте… Жажда наживы, жажда
власти, жажда убийства овладели вами. И каково бы ни было ваше вчера, гибель
планеты – наше сегодня!»
Нет. Не грянет. И не воскликнет. Пустошь
не любит громких звуков. Она любит Тишину. Потому что Тишина – это смерть, а
смерть – её дух.
Артём пройдет еще пару шагов. Потом
упадёт. Тело застынет в чуть скрюченной позе, а душа вознесется далеко-далеко.
Под ней, внизу, будут проноситься опустевшие мегаполисы, почерневшие леса, алые
реки. Душа пройдёт сквозь стратосферу и выйдет
в космос. Вся Вселенная откроется перед ней. И она унесётся прочь от
сморщенной, словно чернослив, ставшей чужой планеты. Душа человека увидит
гибель. Гибель Земли – ничтожной былинки всеобъемлющего бытия. И от этого ей
станет немножко больно, немножко совестно, немножко грустно:
Через тернии к звёздам,
Через
мрак к Альбиону
Мчалась
чья-то душа
В
белоснежно-прожженном.
Мчалась
чья-то душа,
Улыбаясь
пугливо.
Она
в вечность стремилась
Так,
увы, торопливо.
Она
в вечность стремилась,
Позабыв
о всём тленном,
Искра
чистой любви
В
необъятной Вселенной.
Искра чистой
любви
Среди
тьмы и хаоса,
Она
Богу желала
Задать
три вопроса.
Она
Бога желала
В
молитве небесной
Вопрошать
о свободе –
Ей
давно было тесно.
Вопрошать
о свободе,
Разорвав
путы тела.
Обретёт
ли она
В
небесах, что хотела?
Обретёт ли она
Понимание
мира?
Смысл
жизни найдёт ли
В
объятьях Эфира?
Смысл
жизни найдёт ли?
Как
постичь человека?
Три
извечных вопроса
До
скончания века.
Три
извечных вопроса
Мчались
в бело-прожженном
Через тернии к звёздам,
Через мрак к Альбиону…